Лука мудищев - расхожие заблуждения. Новые приключениялуки мудищева Кто автор луки мудищева

С тех пор, как жертвою Луки
е...ливая Меланья стала,
Лука подался от тоски
в тайгу, где он провел ни мало
ни много, а две сотни лет.
В тайге Лука построил домик,
развел курей, свиней и бед
не знал; знакомый гомик,
Медведь, Лукашку ублажал,
и все бы шло благополучно,
когда б однажды не упал
на грядку с овощами тучный,
спрессованный пакет. Лука,
х...ищем погрозив вдогонку
стальной стреко зе, вмиг к рукам
прибрал пакет, - отнес в сторонку
его, распаковал, нашел
в нем сотни три газет "Спид-И нфо".
Вот диво то! Нагая нимфа,
с п...здищей как Лукашкин стол,
зазывно так, с мольбой взирала
в мигавшие Луки глаза.
Ах, как проклятая взыграла
кровь в жилах старого! "Коза, -
промолвил, весь трясясь, Мудищев, -
тебя я в...ебу. Клянусь."
И вот с тех пор ни сна, ни пищи
не знал Лука. Сказать боюсь
что б стало с ним, когда б не случай.
Медведь Мудищеву помог.
Он вывел из тайги дремучей
Мудищева и ровно в срок,
когда остановился поезд
из-за поломки на путях.
Мудищева обуял страх
при виде поезда, но совесть
ему сказала: лезь, Лука,
хотя б на крышу, это шанс твой.
Залез, при этом напугав
двух проводниц...

Медведь же шастал

Не будем о печальном. Мы
продолжим наш рассказ правдивый
о муже том, что вновь из тьмы
небытия на свет радивый
явился... Ах, Лука, Лука!
Зачем так долго не являлся
ты среди нас? Зачем века
ты, как ничтожество, скрывался?
Ты, ты! Еб...ка из еб...к!..
Но это лирика. А проза
в том состоит, что у зевак
Лука Мудищев как заноза
был на глазах. Еще бы: х...й,
тряпьем едва-едва прикрытый,
влачился как огромный буй
морской. И вскоре знаменитым
опять Лука Мудищев стал.
"Глядите, - говорили люди, -
двойник Мудищева. Читал
ты о таком?" "Да этот будет
почище." "Нет, тот мог убить
быка х...ищем." "Этот тоже."
"Я сомневаюсь. Впрочем, Мить,
не подходи, будь осторожен."
Так по Арбату взад-вперед
и по Тверскому, и по прочим
местам ходил Лука и вот
все не встречал с тем ртом рабочим,
с п...здищей как огромный стол,
девицу, что его пленила.
Не знаю уж какая сила
вела Луку, но вот дошел
до Красной площади он. Мимо
него снуют туда-сюда
менты, корреспонденты, прима
балетная, дельцы, мудак
какой-то в желто-синем шарфе,
фотографы, рабочий из
Мухозасранска; жополиз
из Гомосекова; на арфе
играющий кузнец; пиит;
аристократ из-под Ростова;
из Жмеринки антисемит;
двойник певицы Пугачевой
и множество других людей...
И все чего-то ждут. Мудищев
успел подумать: "Здесь б...ядей
полно." Но рядом как засвищет
народ, как закричит "ура",
да как захлопает в ладоши,
что у Луки в штанах мура
образовалась и в калоши
густою жижицей стекла.
Толпа взревела: "Клинтон! Клинтон!"
И так сто раз. "Что за дела? -
Лука подумал. - Клитор, клитор,
кричат. Я чувствую беду.
Я против воли возбуждаюсь..."
И вот по первому ряду,
как из Царь-пушки (впрочем, каюсь
я за сравнение) удар
произвела Луки кончина.
Ах, что там было!.. Та машина,
где ехал Клинтон, как комар,
перевернулась, всюду хаос
образовался, детский крик,
стенанья женщин, вой придурков, -
все, словно горсточка окурков,
перемешались; даже лик
Пожарского на постаменте
от ужаса был искривлен.
Спокоен был один ОМОН,
который в этом инциденте
явил геройства чудеса:
схватив Лукашку за власа,
за х...й опавший, но дубину
напоминавший, вмиг в машину
его забросили. И вот
уже везли Луку в Бутырку.
Что было там, я в свой черед
вам расскажу, вот лишь Глафирку,
подружку, трахну... Так, готово.
Вернемся к повести. Но снова
хочу на площадь вас вернуть
на Красную. Москва уснуть
все не могла: все члены Думы,
корреспонденты, Президент
России, дети, толстосумы
и нищие, в один момент
в едином акте любопытства
на площадь Красную стеклись.
Все сперму трогали и ввысь
глаза, лишенные ехидства
впервые, обращали. Страх
с благоговеньем вперемежку
в глазах читался. Кто-то крах
предсказывал стране. Тележку
другой катил на коммуняк.
Четвертый обещал постричься
в монахи; пятый, как дурак,
ревел; а сотый веселиться
всех заставлял и утверждал,
что в "Белом Братстве" лишь спасемся...
Однако в полночь речь сказал
сам Президент: "Того... пасемся
мы все под Богом. Потому
домой идите и молитесь.
А я как раз к утру пойму
где мы ошиблись. Веселитесь,
что есть у вас такой как я..."
И после этих слов покинул
он площадь. Многие, тая
злорадство, думали, что минул
пик популярности его.
Однако наши проститутки
(их не возьмешь мякиной, дудки)
совсем не думали того,
что думал, скажем, Жириновский.
Они практичней подошли
к событию и у Кремлевской
стены собрались (все нашли
кто ведрышко, кто банку, склянку,
бидончик, кто большой черпак...)
и стали быстро, кое-как,
от жадности забыв гулянку
ночную, черпать сперму, чтоб,
придя домой, ей растереться...
(Уж слух прошел, что даже в гроб
не ляжешь никогда, и сердце
не остановится, когда
ты разотрешься спермой чудной...)
Но остановимся здесь. Да?
Пора от черни, глупой, нудной,
вернуться к нашему Луке.

Итак, Лука попал в Бутырку.
Сейчас на нарах он в тоске
лежит и ковыряет дырку
х...ищем вялым. На допрос
уж скоро. Тут малец обрыдлый
к Луке с вопросом: "Что ты нос
повесил? Слышишь ли ты, быдло?"
И столько скрытой теплоты
в вопросе сем Лука почуял,
что исказилися черты
его рыданьем: "Ах, ты х...ев
сынок. Тебе скажу, малец."
И вот ему все без уверток
Лука поведал. Под конец
он из портянки грязный сверток
достал, "Спид-И нфо" развернул.
"Да, то, что ты Лука Мудищев, -
сказал малец и козырнул
ему, - я вижу. Но ведь ищешь
ты бл...дь." "Закрой свой рот, малец.
Иначе х...ем на две части
тебя порву. Ты чистой страсти
понять не в силах." "Ты, отец,
не обижайся. Ясный перец,
куда нам до твоих мудей.
Ты много жил, ты трахал де виц,
кобыл, медведей и бл...дей...
Но ты, отец, не лезь в з...лупу.
Мне хочется тебе помочь.
Ты гений, но ведешь ты глупо
себя. Итак, сегодня в ночь
дежурит новый надзиратель.
Он здесь, в Бутырке, много лет
работает, он мой приятель,
и вот ему ты свой портрет
покажь... ну то есть этой крали.
Он сто процентов знает где
ее найти... Я на вокзале
еб...лся, в поезде, в воде, -
да где я только не еб...лся! -
но не видал п...зды такой!..."
"В том-то и дело. Я старался
ее забыть, сынок, но - ой,
как это тяжко сделать! Повесть
моей судьбы была б страшна
твоим ушам. Моя мошна,
гляди, тяжелая, но совесть
обременяет дух сильней.
О, скольких до смерти бл...дей
я з...ебал!.." И тут Мудищев
заплакал... А его сосед
молчал почтительно и к пище
не прикасался, пока дед
не вытер сопли об карманы
и не просох лицом от слез.
Но тут открылась дверь, и пьяный
мент гаркнул грозно: " На допрос,
Мудищев!" У Луки от страха
мудьи поджались до колен...
И вот между тюремных стен
ведут Луку... Его рубаха
задралась на спине, но он
не замечает... В кабинете
его встречают двое. Стон
едва издал Лука, как эти,
в костюмах, в галстуках, ему,
с улыбкой дружеской, широкой,
вдруг руку жмут и, с поволокой
в глазах, твердят: "Тебя в тюрьму,
Лука, мы не посадим. Дело
твое мы изучили. Ты
необходим сейчас всецело
своей стране. Ну что, лады?"
"А делать что?" "Гляди на фото.
Она "звезда" из США. Как раз
при помощи Аэрофлота
она летит к Москве сейчас.
Она е...ливая как сучка.
Мадонной звать ее. С тобой
у ней в субботу будет случка.
Но прежде мы тебя водой
и мылом от говна отмоем..."
"А если я не захочу?"
"Старик, мы от тебя не скроем,
заданье это по плечу
только тебе. Она, Мадонна,
в контракте с нашей фирмой "ЛИС"
себе позволила каприз,
чтоб русский парень, без гандона,
с х...ищем, как огромный кол,
ее оттрахал. Наш же долг
гостеприимства это право
ей предоставить. Вот и все.
И знай, что это не забава,
не прихоть, старый ты осел,
а долг любого патриота.
Сегодня здесь еще ночуй,
а завтра вечером твой х...й
уж ждет почетная работа."
И облизнув сухие губы,
взглянув украдкою на х...й
Лукашкин, оба, стиснув зубы,
промолвили: "Смотри не суй
пока что х...й куда не надо.
А то ты, видно, сущий зверь..."
И оба, потупи вшись взглядом,
зардевшись, выскользнули в дверь...

Лука не знает, что и делать.
Он патриот России, но
его мудьи и х...й давно
принадлежат другой, - не мелочь
любовь Луки. Но долг! Но честь
России!.. Прямо-таки мука!..
Он входит в камеру и сесть
на нары хочет, чтоб без звука
обдумать шаг свой, но его,
кстати сказать, худая жопа
наткнулась на предмет. "Егор,
не балуйся. Кто это? Опа!" -
на нарах спит мужик. Лука
минуту постоял над телом,
от изумления слегка
почесывая х...й, - на белом
лице пришельца разглядел
синяк и сохнущие слезы.
Вот так нахал... "Эй, ты, пострел.
Вставай." И хвать его за розы...
тьфу, бл...дь, за яйца... Тот вскочил,
как будто кипятком обдали,
и тонко так заголосил,
как от него не ожидали
ни наш Лука, ни я, творец
поэмы сей. "Ты что забрался
в мою постель?" "Да я, отец,
едва до первых нар добрался."
"Садись сюда. Ты кто таков?
За что тебя арестовали?"
"Я... как же... Леня Голубков.
Меня вы, что ли, не узнали?"
"Нет, не узнал тебя." "Ну как.
Меня же знает вся Россия."
"Да ты не царь ли?!" "Нет." "Вот так.
А может ты того... Мессия?"
"Да нет же... Странный вы, отец.
Я просто, - тут наш Леня всхлипнул, -
попал в беду, - тут, наконец,
он заревел. -Я, знаешь, влипнул
в одну историю... И речь
повел известную. Мы только
вам перескажем суть - прилечь
пока, читатель, можешь, - сколько
не обжигался наш народ,
по простодушию и лени
плутам вверяясь, - все нейдет
ему на пользу опыт. Пени
и слезы Лени оттого,
что крайним вышел он в оказьи
известной с "МММ" АО, -
виновником всех безобразий
был назван он. Теперь судом
грозят ему. "Меня посадят, -
рыдал наш Леня, - и я дом
в Париже не куплю. Изгадят
мою судьбу..." И Голубков
(он с малолетства был таков,
мечтатель х...ев) сник... Мудищев,
сняв сопли Ленины с плеча,
хотел сначала сгоряча
своим воинственным х...ищем
пробить в стене большую брешь
и с "МММ" идти сражаться...
Но две причины здесь остаться
Луку принудили. "А где ж
Егор, малец? Ага, да вот он..."
Егор дремал, открывши рот,
как будто бы он год работал
или еб...лся круглый год...

Ночь наступила. Надзиратель
явился новый. Тут Лука
Егора тычет в бок: "Приятель,
проснись." "Что, дедушка?" "Ну как.
Явился надзиратель новый.
Ты обещал мне..." "Ах ты бл...дь..." -
Егор вскочил и стал стучать
слегка в стальную дверь, готовый
дать попятую. Тут окно
в двери стальной чуть приоткрылось,
глаза явились, что давно
не просыхали. "Что случилось?"
"Есть, Федя, дело. Вот смотри.
Ты узнаешь ли эту кралю?"
"Конечно. Х...й бывал внутри
ее мой. Да и как же Валю
мне не узнать." "Но-но, сынок,
не оскорбляй ее, - Лукашка
вдруг зал...пился, - я жесток,
отп...дарасю." "Промокашка,
что это за вонючий дед?"
"О, Федя, это гениальный
Лука Мудищев. Он центральный
в литературе русской. След
его на время затерялся..."
"Заткнись, Егор. Я вижу сам,
без пид...расов, с кем бодался.
Прости, почтенный. Как же к нам
попал ты?" И Лука сначала
свою исторью рассказал.
Егор задумчиво молчал,
а Федя молвил: "Плоть нимало
не пользует нас. Ты, старик,
теперь я это вижу точно,
рожден от Бога. Худосочна
тебе земля наша." "Проник
ты прямо в сердце мне, " - дивился
Лука Мудищев и за х...й,
как бы за голову, схватился.
"Ну что? Устроим сабантуй?!" -
воскликнул Федя умиленно.
"Погодь, - Лука прервал сей глас, -
сначала мне скажи, едрена
мать, знаешь, где живет сейчас
Валюша?" "Знаю, как не знать-то.
Да в Петушках живет. Она,
сказать по правде, с нами срать-то
не сядет рядом. Вся страна
благодаря поэме Вени
о ней наслышана. Но ты
другое дело. Ты ведь гений,
вы ровня с ней. Лука, п...зды
такой как у нее не видел
весь белый свет. Ты будешь рад.
Но ты меня, Лука, обидел..."
"Да чем же?" "Я тебе, как брат,
как почитатель раболепный,
предло жил и вино, и снедь,
а ты не рад..." "Да что ты, Федь,
я очень рад." "Великолепно!
Тогда (и тут наш Федя дверь
открыл и в камеру забрался)
здесь попируем. Но теперь,
Егор, - что ты как обосрался
стоишь, - пойдем, поможешь мне
все принести. Возьмем в придачу
еще друзей." "Мы прямо дачу
устроим здесь." "А что ж, в говне
нам закисать?" "Но только, Федя,
где эти Петушки?" "Лука!
Все расскажу тебе. Пока
расслабься. Без вина и снеди
нельзя начать... О, кто таков?!
Что за малец лежит здесь х...ев?"
"Да это Леня Голубков."
"Отлично. Вместе попируем..."

Не мельтеши, толкай вперед,
поэт, рассказ свой... Ну не все ли
равно с кем наш Мудищев пьет
и досуг делит с кем в юдоли
слез и кончин в матрац?.. Ужель
мы для того поэму пишем,
чтоб подсмотреть, как вдарил хмель
Лукашке в голову, и вышел
он из себя? Ну да, собой
он не владел и куролесил
с Егором, Федей и гурьбой
приятелей и своих чресел
не припоясывал... Но все ж
оставим праздных х...есосов
заснувшими под утро... Кто ж
один не спит?.. И без вопросов
понятно: наш Лука. Его
уже раскаянье томило
за ночь бесовскую. Но сила
любви как облако легло
на мозг Лукашкин, и мечтаньям
он предался. Но вскоре дверь
открылась, и Луку заданье
ждало партийное теперь...

Россия!.. Бедная Россия!..
К тебе великий человек
явился из тайги, мессия
грядущих всенародных нег
и сексуальных революций,
а ты, как малое дитя
иль как невежда, с ним, шутя,
расправилась... Ужель для куцей
п...зденки он рожден?.. Пускай
попсу, проклятую Мадонну,
еб...т Кикоров. Ты же дай
ему заданье, чтобы звону
по всей вселенной было... Но
не будем бесполезных прений
искать. Все ясно здесь давно.
Пускай Лука, как всякий гений,
испьет до дна... Мы подождем.

Итак, Лукашку под ружьем
отправили помыться в бане.
А надо вам сказать герой
воды боялся еще с ранней
поры, с младенчества. Виной
тому была его мамаша.
Она его однажды в таз
с водою обронила. Спас
его дельфин. С тех пор Лукаша
к воде на шаг не подходил.
И вот два мусора раздеться
Лукашке предлагают. Сил
сопротивляться и вертеться,
как х...й на жужелке, Лука
в себе не чувствует. Он тихо
разделся. Левая рука
была с наколкой: дельфиниха
спасает мальчика. Мудьи,
на коих вырос конский волос,
з...лупа, с голову судьи,
по кафелю влачились. Голос
Лукашке изменил: "А мне...
нельзя ли мне того... без бани?"
"Нельзя, Лука, ты весь в говне.
Давай. Воняет, как от срани."

Луку помыли. Это стал
мужчина красивей "На-Найцев".
И вот его в "Континенталь"
свезли. Но прежде Слава Зайцев
его одел...

И вот на ночь

Что же, вдуй

Но мы вернемся к сцене. Вскоре
Мадонна, покричав, слегка
сознанье потеряла. "Горе!" -
подумал я. Но тут Лука,
весь содрогаясь, вскрикнув зверем,
в Мадонну кончил. Я же шок
тут испытал и еле смог
покинуть спальню...

Мы не верим

Но что ж Лука?.. И что ж Мадонна?..
Жива ль она? И жив ли он?
Обое живы. На балкон
Лука выходит и с балкона
плюет в раздумье. Но внизу
уже толпа зевак собралась.
И вдруг такую там бузу
затеяли, когда им малость
стал виден снизу х...й Луки.
"Лука! Смотрите!" "Он явился!"
"Он смотрит вниз!" "Ессентуки
тебя приветствуют!" "Гордимся
тобой, Мудищев!" "Янки вон!"
"Да здравствует Лука Мудищев!"
На эти крики на балкон
Мадонна вышла, и две тыщи
луженых глоток дикий вой,
восторженный и сладострастный,
издали. "Девочка, с тобой
Кавказ!" "Мадонна, ты прекрасно
себя вела в постели!" "Я,
мать пятерых детей, горжуся
тобой, Мадонна!" "Ты моя,
послушай, будешь, бля, клянуся!"
Мадонна улыбалась всем,
не обошлось без поцелуя
Луке взасос, но ей совсем
уж больше не хотелось х...я
Мудищева. Она была
все еще в шоке, но и виду
не показала и врала,
чтоб скрыть испуг свой и обиду,
как ей понравился Лука.
А надо вам сказать, напрасно
я лез в "Континенталь", бока
отлеживал и был ужасно
сконфужен, - шел прямой эфир
по SNN, - такое шоу
не мог не посмотреть весь мир.
Назавтра заголовок "Ноу,
Мудищев!" напечатал "Таймс".
Но "Труд" не скрыл самодовольства:
"Мудищев - наш!". А вот Китай с
Монголией через посольства
просили им прислать кассет
с видеозаписью той еб..и.
Газета "Спорт", устав от гребли,
футбола, шашек и побед
своих на Играх Доброй воли,
дала статью "Лука и спорт".
В "Здоровье" спорили про боли
при еб..е с гением. Аборт
был также темой их дискуссий:
как быть Мадонне, если вдруг
зачатие случится. Друг
России, режиссер Занусси,
по поводу Луки сказал
в "Культуре" - "вот первооснова
народа русского, я знал
еб...к немало, но такого
все ж не встречал..." Короче, нет
газеты, радиоканала
иль телевиденья, где след
Лука бы не оставил. Мало
того, уже на третий день
поле той еб..и знаменитой,
Лука обласкан был элитой
правительственной. Все под сень
своих пенат его стремились
зазвать. Но наш Лука грустил
и таял на глазах. Дивились
такому люди. Позвонил
и Президент России: "Что же
с Мудищевым? Нельзя ль узнать?"
"Молчит. Пока узнать не можем."
"Зачем вы там, е... вашу мать,
сидите? Нынче же Луку я
хочу в Кремле увидеть." "Есть."

Лука же в это время шерсть
на жопе рвал. "Какого х...я, -
так думал наш Лука, - я здесь
торчу, в "Континентале" сраном?"
Но тут его забрали. "Лезь
в машину." Но Лука бараном
уперся: "На х...й все пошли."
"Тебя желает видеть Ельцин."
"Что? Царь?!" "Да, царь." "Ну, отвали,
залезу сам..."

И вот умельца,

И вот Лукашка

Они ушли. А я, свидетель
их единения, отлил
в кусты и добродетель
в простых сердцах благословил...

Лука Мудищев

Человек и человек - люди.

Яйцо и яйцо - муди.

Мои богини! Коль случится

Сию поэму в руки взять -

Не раскрывайте. Не годится

Что ж, коли срать не хотите,

То, так и быть, её прочтите.

Но после будете жалеть:

Придётся долго вам краснеть!

Пролог

Природа женщин сотворила,

Богатство, славу им дала,

Меж ног отверстье прорубила,

Его п***ю назвала.

У женщин всех п***а - игрушка

Мягка, просторна - хоть куда,

И, как мышиная ловушка,

Для нас открыта всех завсегда.

Она собою всех прельщает,

Манит к себе толпы людей,

И бедный х*й по ней летает,

Как по сараю воробей.

П***а - создание природы,

Она же-символ бытия.

Оттуда лезут все народы,

Как будто пчёлы из улья.

Тебя, х*й длинный, прославляю,

Тебе честь должно воздаю!

Восьми вершковый, волосистый,

Всегда готовый бабу е*ь,

До гроба буду песни петь.

О, х*й! Ты дивен чудесами,

Ты покоряешь женский род,

Юнцы, и старцы с бородами,

И царь державный, и свинья,

П***а, и б***ь, и грешный я…

Дом двухэтажный занимая,

У нас в Москве жила-была

Вдова, купчиха молодая,

Лицом румяна и бела.

Покойный муж её мужчина

Ещё не старой был поры,

Но приключилась с ним кончина

Из-за её большой дыры.

На передок все бабы слабы,

Скажу, соврать тут не боясь,

Но уж такой е***вой бабы

И свет не видел отродясь.

Несчастный муж моей купчихи

Был парень безответно тихий,

И, слушая жены приказ,

*б в день её по десять раз.

Порой он ноги чуть волочит,

X*й не встаёт, хоть отруби,

Она же знать того не хочет -

Хоть плачь, а всё равно **и.

В подобной каторге едва ли

Протянешь долго. Год прошёл,

И бедный муж в тот мир ушёл,

Где нет ни **ли, ни печали…

О, жёны, верные супругам!

Желая также быть вам другом,

Скажу: и мужниным м**ам

Давайте отдых вы, мадам.

Вдова, не в силах пылкость нрава

И женской страсти обуздать,

Пошла налево и направо

Любому-каждому давать.

Её **ли и пожилые,

И старики, и молодые -

Все, кому **ля по нутру,

Во вдовью лазили дыру.

О, вы, замужние и вдовы!

О, девы! (Ц**ки тут не в счёт.)

Позвольте мне вам наперёд

Сказать про **лю два-три слова.

***тесь все вы на здоровье,

Отбросив глупый ложный стыд,

Позвольте лишь одно условье:

Поставить, так сказать, на вид:

***тесь с толком, аккуратней:

Чем реже **ля, тем приятней,

И боже вас оборони

От беспорядочной **ни.

От необузданности страсти

Вас ждут и горе, и напасти;

Вас не насытит уж тогда

Обыкновенная е**а…

Три года в е**е бесшабашной

Как сон для вдовушки прошли.

И вот томленья муки страстной

И грусть на сердце ей легли.

Её уж то не занимало,

Чем раньше жизнь была красна,

Чего-то тщетно всё искала

И не могла найти она.

Всех ***рей знакомы лица,

Их ординарные х**

Приелись ей, и вот вдовица

Грустит и точит слез струи.

И даже ***ей в час обычный

Ей угодить никто не мог:

У одного х** неприличный,

А у другого короток,

У третьего - уж очень тонок,

А у четвёртого м**е

Похожи на пивной бочонок

И зря колотят по м***е.

То сетует она на яйца -

Не видно, точно у скопца;

То х** не больше, чем у зайца…

Капризам, словом, нет конца.

Вдова томится молодая,

Вдове не спится - вот беда.

Уж сколько времени, не знаю,

Была в бездействии п***а.

И вот по здравом рассужденье

О тяжком жребии своём

Она к такому заключенью

Пришла, раскинувши умом:

Чтоб сладить мне с лихой бедою,

Придётся, видно, сводню звать:

Мужчину с длинною е**ою

Она сумеет подыскать.

В Замоскворечье, на Полянке,

Стоял домишко в три окна.

Принадлежал тот дом мещанке

Матрёне Марковне. Она

Жила без горя и печали

И эту даму в тех краях

За сваху ловкую считали

Во всех купеческих домах.

Но эта Гименея жрица,

Преклонных лет уже девица,

Свершая брачные дела,

И сводней ловкою была.

Наскучит коль купчихе сдобной

Порой с супругом-стариком -

Устроит Марковна удобно

Свиданье с ***рем тайком.

Иль по другой какой причине

Свою жену муж не ***т,

Та затоскует по мужчине -

И ей Матрёна х** найдёт.

Иная, в праздности тоскуя,

Захочет для забавы Х** -

Моя Матрёна тут как тут,

И глядь - бабёнку уж **ут.

Мужчины с ней входили в сделку:

Иной захочет гастроном

Свой х** полакомить - и ц**ку

Ведёт Матрёна к нему в дом…

И вот за этой, всему свету

Известной своднею, тайком,

Вдова отправила карету,

И ждёт Матрёну за чайком.

Вошещи, сводня помолилась,

На образ истово крестясь,

Хозяйке чинно поклонилась

И так промолвила, садясь:

«Зачем позвала, дорогая?

Али во мне нужда какая?

Изволь-хоть душу заложу,

Но на тебя я угожу.

Коль хочешь, женишка спроворю.

Аль просто чешется м***а?

И в этом разе завсегда

Готова пособить я горю!

Без **ли, милая, зачахнешь,

И жизнь те станет не мила.

Такого ***ря, что ахнешь,

Я для тебя бы припасла!»

«Спасибо, Марковна, на слове!

Хоть ***рь твой и наготове,

Но пригодится он едва ль,

Твоих трудов мне только жаль!

Мелки в наш век пошли людишки!

Х**в уж нет - одни х**шки.

Чтоб х** длинного достать,

Весь свет придётся обыскать.

Мне нужен крепкий х**, здоровый,

Не меньше, чем восьмивершковый

Не дам я мелкому х**

Посуду пакостить свою!

Мужчина нужен мне с ***ою

С такою, чтоб когда он**,

Под ним вертелась я юлою,

Чтобы глаза ушли под лоб,

Чтоб мне дыханье захватило,

Чтоб зуб на зуб не попадал,

Чтоб я на свете всё забыла,

Чтоб х** до сердца доставал!»

Матрёна табачку нюхнула,

О чём-то тяжело вздохнула

И, помолчав минутки две,

На это молвила вдове:

«Трудненько, милая, трудненько

Такую подыскать **ду.

Восьмивершковый!.. Сбавь маленько,

Поменьше, может, и найду.

Есть у меня туг на примете

Один мужчина. Ей-же-ей,

Не отыскать на целом свете

Такого х** и м***й!

Я, грешная, сама смотрела

Намедни х** у паренька

И, увидавши, обомлела -

Совсем пожарная кишка!

У жеребца и то короче!

Ему не то что баб скоблить,

А, будь то сказано не к ночи,

Такой ***ой чертей глушить!

Собою видный и дородный,

Тебе, красавица, под стать.

Происхожденьем благородный,

Лука Мудищев его звать.

Да вот беда - теперь Лукашка

Сидит без брюк и без сапог -

Всё пропил в кабаке, бедняжка,

Как есть, до самых до порток».

Вдова восторженно внимала.

Рассказам сводни о Луке

И сладость е**и предвкушала

В мечтах об этом е***ке.

Не в силах побороть волненья,

Она к Матрёне подошла

И со слезами умиленья

Её в объятия взяла:

«Матрёна, сваха дорогая,

Будь для меня ты мать родная!

Луку Мудищева найди

И поскорее приведи.

Дам денег, сколько ты захочешь,

А ты сама уж похлопочешь,

Одень приличнее Луку

И будь с ним завтра к вечерку».

«Изволь, голубка, беспременно

К нему я завтра же пойду,

Экипирую преотменно,

А вечерком и приведу».

И вот две радужных бумажки

Вдова выносит ей в руке

И просит сводню без оттяжки

Сходить немедленно к Луке.

Походкой скорой, семенящей

Матрёна скрылася за дверь,

И вот вдова моя теперь

В мечтах о е**е предстоящей.

Лука Мудищев был дородный

Мужчина лет так сорока

Жил вечно пьяный и голодный

В каморке возле кабака.

В придачу к бедности мизерной

Еще имел он на беду

Величины неимоверной

Восьмивершковую е**у.

Ни молодая, ни старуха,

Ни б***ь, ни девка-потаскуха,

Узрев такую благодать,

Не соглашались ему дать.

Хотите верьте иль не верьте,

Но про него носился слух,

Что он е**ой своей до смерти

За** каких-то барынь двух.

И вот, совсем любви не зная,

Он одинок на свете жил

И, х** свой длинный проклиная,

Тоску-печаль в вине топил.

Но тут позвольте отступленье

Мне сделать с этой же строки,

Чтоб дать вам вкратце поясненье

О роде-племени Луки.

Весь род Мудищевых был древний

И предки нашего Луки

Имели вотчины, деревни

И пребольшие е***ки.

Из поколенья в поколенье

Передавались те х**,

Как бы отцов благословенье,

Как бы наследие семьи.

Мудищев, именем Порфирий,

Ещё при Грозном службу нёс

И, поднимая х**м гири,

Порой смешил царя до слёз.

Покорный Грозного веленью,

Своей е**ой без затрудненья,

Он раз убил с размаху двух

В вину попавших царских слуг.

Другой Мудищев звался Саввой,

Петрово дело защищал,

И в славной битве под Полтавой

Он х**м пушки прочищал!

При матушке Екатерине,

Благодаря своей махине,

В фаворе был Мудищев Лев,

Блестящий генерал-аншеф.

Сказать по правде, дураками

Всегда Мудищевы слыли,

Зато большими е***ками

Они похвастаться могли.

Свои именья, капиталы

Спустил Луки распутный дед,

И наш Лукаша, бедный малый,

Был нищим с самых юных лет.

Судьбою не был он балуем,

И про Луку сказал бы я:

Судьба его снабдила х**м,

Не дав в придачу ни х**.

Настал вот вечер дня другого.

Одна в гостиной ждёт-пождёт

Купчиха гостя дорогого,

А время медленно идёт.

Под вечерок она в пахучей

Помылась розовой воде

И смазала на всякий случай

Губной помадою в п***е.

Хоть всякий х** ей не был страшен,

Но тем не менее ввиду

Такого х**, как Лукашин,

Она боялась за п***у.

Но чу! Звонок! О миг желанный!

Прошла ещё минута-две -

И гость явился долгожданный -

Лука Мудищев - ко вдове.

…Склонясь, стоял пред нею фасом

Дородный видный господин

И произнёс пропойным басом:

«Лука Мудищев, дворянин».

Он вид имел молодцеватый:

Причёсан, тщательно побрит,

Одет в сюртук щеголеватый,

Не пьян, а водкою разит.

«Ах, очень мило!.. Я так много

О вашем сльшала…» - вдова

Как бы смутилася немного,

Сказав последние слова.

«Да-с, это точно-с; похвалиться -

Могу моим!.. Но впрочем, вам

Самим бы лучше убедиться,

Чем верить слухам и словам!»

И, продолжая в том же смысле,

Уселись рядышком болтать,

Но лишь одно имели в мысли:

Как бы скорей **ню начать.

Литературное наследие Баркова делится на две части — печатную и непечатную.

К первой относятся: «Житие князя А. Д. Кантемира», приложенное к изданию его «Сатир» (1762), ода «На всерадостный день рождения» Петра III, «Сокращение универсальной истории Гольберга» (с 1766 года несколько изданий). Стихами Барков перевёл с итальянского «драму на музыке» «Мир Героев» (1762), «Квинта Горация Флакка Сатиры или Беседы» (1763) и «Федра, Августова отпущенника, нравоучительные басни», с приложением двустиший Дионисия Катона «О благонравии» (1764).

Всероссийскую славу И. С. Барков приобрёл своими непечатными эротическими произведениями, в которых форма оды и других классицистских жанров, мифологические образы в духе бурлеска сочетаются с ненормативной лексикой и соответствующей тематикой (бордель, кабак, кулачные бои); нередко в них прямо обыгрываются конкретные места из од Ломоносова. На барковские произведения повлияла западноевропейская, прежде всего французская, фривольная поэзия (схожими приёмами пользовались Алексис Пирон и многие анонимные авторы), а также русский эротический фольклор. В Публичной библиотеке в Петербурге хранится рукопись, относящаяся к концу XVIII или началу XIX века, под названием «Девическая игрушка, или Собрание сочинений г. Баркова», но в ней рядом с вероятными стихами Баркова есть немало произведений других авторов (таких, как Михаил Чулков и Адам Олсуфьев, а часто и безвестных). Наряду со стихотворениями, Баркову приписываются и обсценные пародийные трагедии «Ебихуд» и «Дурносов и Фарнос», воспроизводящие штампы драматургии классицизма (прежде всего, Ломоносова и Сумарокова).

Н. И. Новиков писал о Баркове, что он «писал много сатирических сочинений, переворотов, и множество целых и мелких стихотворений в честь Вакха и Афродиты, к чему весёлый его нрав и беспечность много способствовали. Все сии стихотворении не напечатаны, но у многих хранятся рукописными». Под «переворотами» имеются в виду перелицовки (травестии) классических жанров.

«Срамные (шутливые) оды» Баркова и его современников — важная составляющая литературной жизни конца XVIII — начала XIX века; они, разумеется, не печатались, но, по словам Н. М. Карамзина в 1802 году, были «редкому неизвестны»; полушутя высоко о Баркове отзывались Карамзин, Пушкин и др. В творчестве Василия Майкова, Державина, Батюшкова, Пушкина современные исследователи находят переклички с Барковым. Пушкину-лицеисту на основании ряда весомых свидетельств приписывается пародийная баллада «Тень Баркова» (ок. 1815).

Помимо так называемой барковианы («Девическая игрушка» и других произведений XVIII века, созданных самим Барковым и его современниками), выделяется псевдобарковиана (произведения начала XIX века и более позднего времени, которые никак не могут принадлежать Баркову, но устойчиво приписываются ему в рукописной традиции). К последней относится, в частности, знаменитая поэма «Лука Мудищев», созданная в 1860-е годы[источник не указан 278 дней]; её неизвестный автор удачно сконцентрировал в этом произведении уже вековую на тот момент «барковскую» традицию. За рубежом под именем Баркова издавались также поэмы «Утехи императрицы» (она же «Григорий Орлов») и «Пров Фомич», относящиеся уже к XX столетию

«Лука

«Лука

«При матушке Екатерине
Благодаря своей х…е
Отличен был Мудищев Лев
Как граф и генерал-аншеф.

Свои именья, капиталы>
Спустил уже Лука шкин дед.
И наш Лука шка, бедный малый,
Остался нищим с малых лет.»

Лука Лука

Лука Лука шенко.

Лука Мудищев.

Он мне говорит:

- В каком это смысле?

Я смеюсь, говорю:
- Ну, это шутки.

Он говорит:

Лука

Лука

Неразгаданный апокриф Баркова

Ни один испорченный ум никогда не понял ни одного слова; и приличные слова ему ни на пользу, так слова и не особенно приличные не могут загрязнить благоустроенный ум, разве так, как грязь марает солнечные лучи и земные нечистоты — красоты неба.

Несмотря на великие преимущества, коими пользуются стихотворцы (признаться: кроме права ставить винительный вместо родительного и еще кой-каких, так называемых поэтических вольностей, мы никаких особенных преимуществ за русскими стихотворцами не ведаем) — как бы то ни было, несмотря на всевозможные их преимущества, эти люди подвержены большим невыгодам и неприятностям. Зло самое горькое, самое нестерпимое есть звание и прозвище, которым он заклеймен и которое никогда от него не отпадает. Публика смотрит на него, как на свою собственность; по ее мнению он рожден для пользы и удовольствия…

Богатство, славу, пышность, честь — я презираю…

В литературе, как всегда, царит хаос. Нравственность агонизирует. В мирах Эпикура разбирают булыжник, а поэты наспех сбивают подмостки для бессмертия.

И тут на авансцене возникает Барков.

Он со всей молодостью обрушивается на фанфаронство и благочестие. Все эти господа и дамы, все эти пламенные любовники и законченные волокиты предстают во всей своей красе, предлагая воплотить самые нескромные желания.

Я видел, как один критик (порождение страсти извозчика и разговорчивой прачки) чуть ли не плакал, читая эти забавные и поучительные святотатства. Он был возмущен и называл сочинения поэта кощунством. Бедняге, как видно, необходимо было во что-то верить.

Выплеснуть за борт все эти сладострастные отравы — значит, унизить литературу. Неприятие эротических безумств равносильно самоубийству. Отвернуться от них — все равно, что сделать еще один шаг к собственной погибели.

Быть может, поэзия Ивана Баркова некоторым покажется игрой, чувственной гимнастикой, фехтованием в пустоте. Как же они будут наказаны!

Любой сноб, лишенный воображения, обречен подобно нашему критику превратиться в несчастнейшего из смертных и сделать несчастными своих близких. В двенадцать лет он полезет под юбку своей сестры, и, если случай не возвысит его над уровнем заурядных судеб, он, не дожив до сорока, испустит дух над очередным пасквилем.

Он изгнал чувство из своего сердца, и в наказание чувство отказывается вернуться к нему. Самое лучшее, что может послать ему судьба — это жестокий удар, которым природа поставит его на место.

Все чувства и все восторги заказаны этому человеку. Если же Господь по ошибке пошлет ему жену, этот посредственный господин будет унижать и растлевать ее, исходя из своих убогих представлений о добре и зле.

Необузданное пристрастие к морали порождает чудовищные и неведомые крайности. Не отсюда ли нелюбовь иконоборцев и мусульман к изображениям божества! Кто объяснит всю глубину раскаянья св. Августина, когда он отшатнулся от своего прошлого?

Удивительным человеком был Барков. Его стихи, если разобраться, это дифирамбы и панегирики. Даже простоватость и грубость, коими он наделял своих героев, служат к их чести и украшению. Словом, это ангельские сердца и светлые головы, напрочь потерявшие стыд.

Изображение реального, живого крестьянина — нелепая прихоть Спиридона Дрожжина; заглядывать в замочную скважину распорядителей жгучих нег позволительно лишь кабацкому завсегдатаю Баркову. Ведь показав без прикрас все пороки неутомимого лейб-улана — он, как это ни жестоко! — рискует всего лишь ослабить его боевой дух.

Вся несуразность и изобретательность, все чудачества и все запредельные мечты проступают в действиях его героев. Все они жертвы собственных порочных наклонностей.

Барков с легким сердцем рисует устрашающие, гротескные, шутовские картины.